Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 42
– За что? – крикнули из угла.
– А как же? – растерялся коренастый. – Зачем же тогда собирались?
– Не имеем права объявлять взыскание, – объяснил Борщ.
– Если не имеем, тогда еще лучше. У меня все!
Дрогнули стекла от пролетавшего самолета. В дальнем углу зашушукались.
– Товарищи! Говорите, что чувствуете. – Аракелян комкал в руке сделанного из бумаги голубя. – Вот вы там, в углу, оппозиция, чего молчите? Вы опять что-то хотите сказать, Туманов?
– Предлагаю считать поведение Пробкина в исключительной ситуации правильным. И вообще, – Вася махнул рукой, – я бы тоже так сделал!
– Вот и досовещались…, – негромко, но так, чтобы все слышали, проговорил Терещенко.
– Что прикажете понимать под словом «поведение»? – иронически спросил Борщ.
– Его решение на посадку!
– Такая трактовка вредна! Кто еще выступит?
Желающих не оказалось. Романовский переглянулся с Аракеляном. Разговора, на который они так надеялись, не получилось.
– Тогда, может быть, скажет Пробкин? Где ты там? – Борщ сделал вид, будто ищет, шаря глазами по рядам. – Вставай, Семен. Наверно, уже обдумал свой проступок?
– И скажу! – поднялся Пробкин. – Ты, Борщ, обвинил меня в нарушении дисциплины. А я, по скудоумию, понимаю так: дисциплина бывает разная. «Не рассуждать!», «Делай, что велят!» – это тоже дисциплина. А есть другая, когда ты не слепо выполняешь приказ, а стараешься пошевелить мозгами, выполнить лучше. Тут уж приходится думать, рассуждать…
– И докатываться до аварии! – бросил реплику Терещенко.
– Ну и ладно! – Пробкин сел.
Когда начали голосовать, большинство рук поднялось за предложение Васи Туманова.
Терещенко вышел первым из комнаты, громко хлопнув дверью.
– Ну и как, не коснулась левая рука твоей лысины? – толкнул в бок Семена Вася Туманов.
И в первый раз за все их знакомство товарищ по детдому не ответил колкостью или шуткой.
– Не получился разговор? – спросил Романовский Аракеляна.
– А кто его знает? – раздумчиво сказал тот. – Хотелось поднять моральный вопрос со всеми оттенками, и в то же время думаю: не лучше ли живой пример, чем длинное назидание?
Семен Пробкин ушел в сумерки один. Шагал медленно, продумывая все сказанное на собрании. Его тронула реплика Романовского. Не только по смыслу, по интонации Семен почувствовал, что этот человек понял и одобряет его действия, хотя и не говорит открыто. Наверное, потому, что Семен все-таки сделал большое нарушение, не сообщив по радио на командный пункт о своем решении. Раньше он не принимал всерьез Романовского: новый командир звена сливался с другими малоинтересными людьми, времени познакомиться поближе у них еще не было. Краем уха слышал: «Человек сложной судьбы!» – но это мало о чем говорило. В конце собрания он несколько раз, будто случайно, встречался взглядом с Романовским и не видел в его темных цепких глазах показного безразличия Терещенко, угрюмости Кроткого, суетливой деловитости Борща. Взгляд Романовского проникал в душу, вызывал на откровенность, будто ненавязчиво по-дружески требовал: «Ну, вывернись наизнанку, откройся, я посмотрю, какая тебе цена!»
Стемнело. Закрапал дождь. Семен шагнул с тротуара под каменную арку ворот и остановился: он пришел к дому Марии. Не надо делать удивленное лицо – ты шел именно сюда, Семен.
Вот около двери подъезда потемневшая от времени дощечка. На ней еще можно различить фамилии: «…1 этаж, квартира 12. М. Е. Карпова».
Налево третье окно. Горит свет.
Семен помялся, украдкой оглядел двор и подошел к окну. Сначала он потрогал фанерку, которой когда-то сам заделал с улицы разбитый уголок. Потом заглянул в щель между занавесками, встав на цыпочки.
«Куда она смотрит, что ее заинтересовало на потолке?» Он напряг зрение и разглядел темное пятнышко. Муха! Она потихоньку ползет…
Вот таким же с самолета кажется человек, в одиночку пересекающий огромное снежное поле.
Мария спустила ноги, пошарила ими под кроватью, нащупала шлепанцы и пошла на кухню.
…Семен медленно двинулся к арке ворот, где золотистой щетинистой звездочкой мерцала одинокая лампочка фонаря. Он не видел, как Мария прошла к окну, у которого он только что стоял, и прижалась лбом к холодному стеклу. Стекло щербилось дождевыми струйками…
Глава третья. Время в долг
Погода стояла изменчивая: то в серые стада собирались вязкие тучи, то солнце разгоняло их жаркими хлыстами, и умытая земля начинала парить. Метеорологи, день и ночь колдуя над синоптическими картами, давали прогноз с большими оговорками. Им уже никто не верил, хотя они имели связь не с «богом», как забытые шаманы, а с метеоспутниками и тыкали в атмосферу не пальцами, а лучами радаров. В аэровокзале толпились шумливые недовольные пассажиры. Начальник отдела перевозок прятался от них на вещевом складе, прихватывая с собой книгу жалоб. При такой синоптической обстановке Кроткий доверял санитарные полеты не многим. Вот почему Романовский смог зайти к Аракеляну только через несколько дней после собрания, хотя приглашался не единожды.
Аракелян открыл тяжелый несгораемый шкаф и достал синий скоросшиватель.
– Прежде всего прочитайте последний приказ по отряду. Он еще не вывешен… Присаживайтесь поудобнее, Борис Николаевич.
В общей части приказа довольно объективно описывалась вынужденная посадка Семена Пробкина. Дальше говорилось: «…Действия пилота обсуждены на собрании.
…Но учитывая, что поведение пилота продиктовано гуманными соображениями, командование решило не накладывать дисциплинарного взыскания.
Приказываю:
за нарушение НПП ГА-59 г., выразившееся в самовольном прекращении радиосвязи перед посадкой, у командира самолета 4 АЭ Семена Родионовича Пробкина изъять из пилотского свидетельства талон нарушения №1».
Романовский прихлопнул ладонью корочки скоросшивателя.
– Приказ правильный. Изъятие талона по всем законам не является взысканием, а лишь фиксирует нарушение, предупреждает. Но в то же время это болезненный удар.
– Вы так считаете?
– В пилотском свидетельстве всего два талона. – Романовский отдал папку. – Вырезать один из них – значит поставить летчика на грань дисквалификации. Взыскание можно снять досрочно или оно снимается автоматически по прошествии определенного времени, а возвращение талона – во власти командира. Значит, по-вашему, приказ суров? Юридически он обоснован. Командир отряда может вырезать талон за любую мелочь: руление с чуть повышенной скоростью, или не пришвартованный килограмм груза, или…
– Без мелких дел не бывает крупных. Как среагирует на приказ Пробкин?
– Я бы на его месте предпочел даже строгий выговор, да и любой пилот также.
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 42
